Неточные совпадения
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками
называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да,
брат, так-то!
Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно, Вронский испытывал мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь, пошел в ложу
брата. Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны пролет партера, он, выходя, столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знакомыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил, как поспешил полковой командир громко
назвать Вронского, значительно взглянув на говоривших.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего
брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что
называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
С той минуты, как при виде любимого умирающего
брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он
называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
Наша
братья, народ умный, как мы
называем себя, поступает почти так же, и доказательством служат наши ученые рассуждения.
Лицом она была похожа на
брата, но ее даже можно было
назвать красавицей.
Он пригласил Кирсанова и Базарова к себе на бал и через две минуты пригласил их вторично, считая их уже
братьями и
называя их Кайсаровыми.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он
называл обоих
братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
В словах он не стеснялся, марксизм
назвал «еврейско-немецким учением о барышах», Дмитрий слушал его нахмурясь, вопросительно посматривая на
брата, как бы ожидая его возражений и не решаясь возражать сам.
— Ну, рассказывай, — предложил он, присматриваясь к
брату. Дмитрий, видимо, только что постригся, побрился, лицо у него простонародное, щетинистые седые усы делают его похожим на солдата, и лицо обветренное, какие бывают у солдат в конце лета, в лагерях. Грубоватое это лицо освещают глаза серовато-синего цвета, в детстве Клим
называл их овечьими.
— Удивляешься? Не видал таких? Я,
брат, прожил двадцать лет в Ташкенте и в Семипалатинской области, среди людей, которых, пожалуй, можно
назвать дикарями. Да. Меня, в твои года,
называли «l’homme qui rit» [«Человек, который смеется» (франц.).].
Макаров бывал у Лидии часто, но сидел недолго; с нею он говорил ворчливым тоном старшего
брата, с Варварой — небрежно и даже порою глумливо, Маракуева и Пояркова
называл «хористы», а дядю Хрисанфа — «угодник московский». Все это было приятно Климу, он уже не вспоминал Макарова на террасе дачи, босым, усталым и проповедующим наивности.
— Он — двоюродный
брат мужа, — прежде всего сообщила Лидия, а затем, в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил в каком-то комитете, который
называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи по его наущению.
— Здесь — большинство «обозной сволочи», как
назвал их в печати Андрей Белый. Но это именно они создают шум в литературе. Они,
брат, здесь устанавливают репутации.
Нет, жаркие климаты не благоприятны для дам, и прекрасным полом следовало бы
называть здесь нашего
брата, ликейцев или лу-чинцев, а не этих обожженных солнцем лу-чинок.
Затем другой сын, — о, это еще юноша, благочестивый и смиренный, в противоположность мрачному растлевающему мировоззрению его
брата, ищущий прилепиться, так сказать, к «народным началам», или к тому, что у нас
называют этим мудреным словечком в иных теоретических углах мыслящей интеллигенции нашей.
Девушка, которую он
назвал своей сестрою, с первого взгляда показалась мне очень миловидной. Было что-то свое, особенное, в складе ее смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками и черными, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне еще развита. Она нисколько не походила на своего
брата.
Не знаю. В последнее время, то есть после окончания моего курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе мыслей, об измене православной церкви при вступлении в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с тех пор меня иначе не
называла, как «государственным преступником» или «несчастным сыном
брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась отпустить NataLie в Крутицы проститься со мной.
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За обедом опять старичина разговорился, стал пугать меньшего
брата, что он обменяет его на кур вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам из дерева пищик и начал на нем играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую
называл он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда, семена ему что-то издалека достались.
Дед не любил долго собираться: грамоту зашил в шапку; вывел коня; чмокнул жену и двух своих, как сам он
называл, поросенков, из которых один был родной отец хоть бы и нашего
брата; и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в кашу.
Но Степка Махалкин был почище своего
брата и презрительно
называл его...
Двоюродный
брат был еще недавно веселым мальчиком в кургузом и некрасивом юнкерском мундире. Теперь он артиллерийский офицер, говорит об ученых книгах и умных людях, которых
называет «личностями», и имеет собственного денщика, с которым собирается установить особые, не «рутинно — начальственные» отношения.
Затем мой
брат, еще недавно плохо учившийся гимназист, теперь явился в качестве «писателя». Капитан не то в шутку, не то по незнанию литературных отношений
называл его «редактором» и так, не без гордости, рекомендовал соседям.
Они
называют себя
братьями, потому что страдали вместе, но общего у них все-таки мало и они чужды друг другу.
Три первые породы, в отличие от диких вольных
братии их, народ
называет русскими.
Мать сначала не могла себе представить, чтоб ее слепой ребенок мог ездить верхом, и она
называла затею
брата чистым безумием.
За несколько горячих и сердечных слов в Москве Рогожин уже
называет его своим
братом, а он…
Они жили недалеко, в маленьком домике; маленькие дети,
брат и сестра Ипполита, были по крайней мере тем рады даче, что спасались от больного в сад; бедная же капитанша оставалась во всей его воле и вполне его жертвой; князь должен был их делить и мирить ежедневно, и больной продолжал
называть его своею «нянькой», в то же время как бы не смея и не презирать его за его роль примирителя.
Авгарь подчинялась своему духовному
брату во всем и слушала каждое его слово, как откровение. Когда на нее накатывался тяжелый стих, духовный
брат Конон распевал псалмы или читал от писания. Это успокаивало духовную сестру, и ее молодое лицо точно светлело. Остальное время уходило на маленького Глеба, который уже начинал бодро ходить около лавки и детским лепетом
называл мать сестрой.
Он не так любил ездить по гостям, как другой мой дядя, меньшой его
брат, которого все
называли ветреником, и рисовал не только для меня маленькие картинки, но и для себя довольно большие картины.
— А я сейчас от губернатора, — начал Иларион Ардальоныч, обращаясь снова к Вихрову. — Он поручил мне передать вам, как это
назвать… приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и
брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы — актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это дело спешное, то не медля же ехать к madame Пиколовой, которая всем этим делом орудует.
Она греет нас, она солнце на небе справедливости, а это небо — в сердце рабочего, и кто бы он ни был, как бы ни
называл себя, социалист — наш
брат по духу всегда, ныне и присно и во веки веков!
— Полиньке! Сколько раз просил я тебя, Анна Ивановна, не
называть меня Полинькой! — заметил он полушутя, полудосадуя и, обратясь ко мне, прибавил: — Вот,
брат, мы как! в Полиньки попали!
— А что, видно, нам с тобой этого уж мало? — сказал он, заметив мою улыбку, — полезай, полезай и выше; это похвально… Я
назвал место исправника по неопытности своей, потому что в моих глазах нет уж этого человека выше… Я,
брат, деревенщина, отношений ваших не знаю, я Цинциннат…
— Если так, то, конечно… в наше время, когда восстает сын на отца,
брат на
брата, дщери на матерей, проявление в вас сыновней преданности можно
назвать искрой небесной!.. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! Не смею, сударь, отказывать вам. Пожалуйте! — проговорил он и повел Калиновича в контору.
Когда его племянник, сын его
брата Михаила, Димитрий Сехин, войсковой старшина, был в гостях в Ясной Поляне и
назвал Льва Николаевича графом, — тот обиделся. Тогда Сехин стал его звать «Лев Николаевич».
Он хотел даже обратить дворец в монастырь, а любимцев своих в иноков: выбрал из опричников 300 человек, самых злейших,
назвал их
братиею, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского келарем, Малюту Скуратова параклисиархом; дал им тафьи, или скуфейки, и черные рясы, под коими носили они богатые, золотом блестящие кафтаны с собольею опушкою; сочинил для них устав монашеский и служил примером в исполнении оного.
— А очень просто… отстал ты от духа времени. Есть,
брат, такие субъекты… Наш генерал — он у нас большой шутник —
называет их породой восторженных кобелей… Видел ты, как порой резвый кобель выходит с хозяином на прогулку? Хозяин только еще двинулся влево, и уже у кобеля хвост колечком, и он летит за версту вперед… Зато — стоит хозяину повернуть обратно, — и кобель уже заскакивает в новом направлении…
Дыма, конечно, схитрил,
называя себя родным
братом Лозинской, да какая уж там к чорту хитрость, когда немец ни слова не понимает.
Бутлер познакомился и сошелся также и с мохнатым Ханефи, названым
братом Хаджи-Мурата. Ханефи знал много горских песен и хорошо пел их. Хаджи-Мурат, в угождение Бутлеру, призывал Ханефи и приказывал ему петь,
называя те песни, которые он считал хорошими. Голос у Ханефи был высокий тенор, и пел он необыкновенно отчетливо и выразительно. Одна из песен особенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своим торжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать ее содержание и записал ее.
Любя не менее дочерей свою сестричку-сиротку, как
называл ее Степан Михайлович, он был очень нежен с ней по-своему; но Прасковья Ивановна, по молодости лет или, лучше сказать, по детскости своей, не могла ценить любви и нежности своего двоюродного
брата, которые не выражались никаким баловством, к чему она уже попривыкла, поживши довольно долго у своей бабушки; итак немудрено, что она скучала в Троицком и что ей хотелось воротиться к прежней своей жизни у старушки Бактеевой.
Будучи приведен к Панину, он простодушно сознался при допросе, что он донской казак,
назвал место, где он родился, сказал, что был женат на дочери донского казака, что имел троих детей, что во время мятежа женился на другой, что его
братья и племянники служили в первой армии, что и сам он служил во время двух первых кампаний против Порты, и т. д. и т. д.
Одна половина гарнизона, находившаяся под командою пана Будилы, вышла на сторону князя Пожарского и встречена была не ожесточенным неприятелем, но человеколюбивым войском, которое поспешило накормить и успокоить, как
братьев, тех самых людей, коих накануне
называло своими врагами.
Лука. А это… в одном городе… как его? Название у него эдакое… Да я тебе город
назову!.. Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись!.. возьми себя в руки и — терпи… А потом — вылечишься… и начнешь жить снова… хорошо,
брат, снова-то! Ну, решай… в два приема…
Он уже не спал по целым ночам и все думал о том, как он после свадьбы встретится в Москве с госпожой, которую в своих письмах к друзьям
называл «особой», и как его отец и
брат, люди тяжелые, отнесутся к его женитьбе и к Юлии.
И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой в край Троянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья дружин не собирают.
Не идут войной на супостата,
Малое великим
называютИ куют крамолу
брат на
брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия, ушел на сине море!
Их было трое
братьев, — история говорит о среднем, Карлоне, как его
назвали за огромный рост и потрясающий голос.
Матрена. Так вот я испугалась, как же! Тебе только с бабами и драться! Велика беда, что я тебя скорпионом
назвала. Вашего
брата, как ни
назови, только хлебом накорми!
Достигнув такого влияния на Долинского, Зайончек сообщил ему о существовании в Париже «Союза христианского братства» и велел ему быть готовым вступить в братство в качестве грешного члена Wschodniego Kosciola (восточной церкви). Долинский был введен в таинственную комнату заседаний и представлен оригинальному собранию, в котором никто не
называл друг друга по фамилии, а произносил только «
брат Яков», или «
брат Северин», или «сестра Урсула» и т. д.
— Да, ее все так зовут. Необыкновенно интересное лицо; она ни с кем не знакома, но ее все русские знают и никто ее иначе не
называет, как une tete d'or. Мой
брат познакомился где-то с Долинским, и он бывал у нас, а сестра ваша, кажется, совсем дикарка.